ВВЕДЕНИЕ

Если схематически изобразить всю историю философии, т.е. коснуться только сущности предлагаемых идей, то выявляется удивительный парадокс: история как некое развитие исходной идеи отсутствует. Развитие мысли, конечно, есть, но своеобразное: кажущееся движение вперёд возвращает к первоначальным результатам. Если ориентироваться на основания, то параллельно развиваются всего три концепции и рассматривать их движение, как развитие по спирали, неоправданно, скорее всего это накопление фактического материала, который при желании, коего оказалось немало, нередко трактуется произвольно. Сама схема, включающая указанные циклы, примерно такова.

1. Эмпиризм (как философия опыта и его обобщений) – попытка в процессе обобщений и абстрагирований сделать опытную науку основой науки теоретической, а та, в свою очередь, должна объяснить причину существования мира и возможность его познания. Уже в ранней античности выявился кризис эмпиризма, несостоятельность которого воспринималась вначале интуитивно, а затем подчёркивалась в агностицизме скептиков и софистов. Причин несостоятельности эмпиризма со временем выявлялось всё больше и в последующем они воспроизводились во всех его вариациях. Множественность вещественно-телесного мира, его текучесть и изменчивость порождают субъективность восприятия, препятствуют созданию логики единства мира. Нет возможности говорить о мире, в котором нет ничего вечного и постоянного (прочного, устойчивого, тождественного самому себе), отсутствует общее, такой мир несамодостаточный. Платон только подчёркивал распространённую тенденцию, когда говорил, что вечно возникающее и исчезающее – никогда не сущее [Тимей, 27d – 28a]. Объективное знание нельзя получить в процессах эмпирического обобщения, требуется интуитивный скачёк для прямого усмотрения и понимания сущности [Федр, 265b – 266b; Государство, VII, 537с - d] и выводится оно только интуитивно (в интеллектуальной интуиции). Вопреки иллюзиям эмпириков, их знание нельзя считать непосредственным, т.е. истинным, ибо восприятие опосредованно органами чувств, соответственно и сознание имеет дело только с качествами органов чувств (см. о непосредственном восприятии [92. - С. 8 - 9]). Никакая логика в принципе не может компенсировать несостоятельность онтологии эмпиризма. Логика эмпиризма софистов шокировала древних философов, а Зенон для примера с помощью математики опровергал очевидные эмпирические истины.

Начиная с античности и кончая нашим временем, эмпиризм демонстрирует свой перманентный кризис, повторяя одни и те же циклы: эмпирическая онтология → выявление принципиальной несостоятельности такой концепции → новая форма эмпирической онтологии (нередко декларирующая свою непричастность эмпиризму). И т.д. по кругу: от примитивного (вещественно-телесного) онтологизма древних греков (милетская философия, Демокрит) до современных, шокирующих здравомыслие «шедевров» постмодернистского эмпиризма. Исходной и конечной точкой этих кругов всегда является всеми презренный и осмеянный (что на время забывается) философский эмпиризм. Немало этому способствует то обстоятельство, что для далёких от философских коллизий исследователей-практиков эмпиризм вообще всегда являлся единственным методом и мировоззрением. Практическая ценность результатов в естественных науках всегда была равнозначна самой объективной реальности и мало кого из естествоиспытателей смущало то обстоятельство, что практически ценными могут оказаться результаты, полученные с помощью диаметрально противоположных концепций. На проверку философия эмпиризма – теория без обоснованного фундамента, здание без фундамента, который тысячелетиями тщетно пытаются заложить, но в предлагаемом виде подобный фундамент наносит эмпирии только вред.

2. Критика какой-либо формы эмпиризма, зачастую осуществляемая бывшими энтузиастами этого направления, обычно выливается либо в новую форму эмпиризма, либо в агностицизм. Античный (древнегреческий) эмпиризм давно вынашивал в себе зачатки агностицизма, которые в явном виде оформились в «системную» критику в философии Протагора, у софистов и в скептицизме Пиррона и его последователей. Агностицизм всегда полагал, что познание возможно только через опыт, который он считал субъективным (необъективным). Следовательно, любая метафизика, выросшая из опытных наук бессмысленна. Объект для субъекта всегда есть «вещь в себе» (И. Кант). Агностицизм в чистом виде – редкая и сомнительная идеология. Сам по себе он уже по определению, как алогизм, не может являться философским направлением («я знаю, что все мы ничего не знаем»). Попытки агностицизма выйти за пределы эмпиризма, не покидая области опыта или меняя внешний опыт на внутренний, вылились в мистицизм, а позднее и в иррационализм - фантастическую трактовку того же самого опыта. Это обращение к предполагаемой сфере сверхприродного, неестественного, чудесного. Всё движение от античного мистицизма до современных «утончённых» форм иррационализма (феноменология Гуссерля, онтология Хайдеггера), прерываемое критикой учения о сверхприродном, как о субъективной трактовке внутреннего опыта совершенно бесполезном для науки, возвращаются на круги своя на одной и той же сомнительной основе – вере в возможность подтвердить (доказать) путём субъективного переживания наличие сверхприродных сил или чудес. Агностицизм изначально ориентирован на непознаваемость объективной реальности, её отсутствие и попытки объяснить существующее сверхприродными силами, не основанными на каких-либо законах, он полностью алогичен и апеллирует к чуду. Иррационализм называют учением о непознаваемости законов мира, что живо напоминает о его агностических корнях (иррационализм и есть разновидность агностицизма).

3. Здраво мысля, несостоятельности философии эмпирии можно противопоставить только философию сверхчувственного бытия.  Как интуитивная или осознанная реакция на несостоятельность онтологии античного эмпиризма с его релятивностью и агностицизмом и возник вначале  субстанциализм Парменида, а затем и диалектический субстанциализм Платона (после них наиболее последовательным субстанциалистом был Гегель). У Платона высшая ступень истины есть неизречённое (недоступное дискурсивному охвату Единое, или Благо), постичь его можно само по себе, в свете его собственного сияния, но выразить лишь в отображении, в эйконе (миф, аллегория, метафора). Таковы эйконы пещеры в «Государстве», земли в «Федоне», неба и занебесной области в «Федре». Лучше миф, чем обобщение. Образы мифов дают хоть какое-то представление о неизречённом знании и побуждают к поиску его логической формы. Самым большим достижением Платона является создание им диалектической логики, или концепции снятия, которая всё же позволила отразить в особом понятии (в логической форме) неизречённое и вневременное. Это особая конструкция логики, которая впервые дала возможность моделировать врождённую интуицию и бессознательное. Бытие (субстанция) – это неизречённое, поэтому, как абстракция, оно пусто, бессодержательно. Но, как момент диалектической логики, оно есть изречённое содержание, ибо такое понятие в действительности лишь по форме понятие, а по своей внутренней сущности есть целая концепция,  динамическая модель, содержащая в себе в снятом виде всю динамику абсолютного самодвижения. Сегодня миф, аллегория, метафора – это те средства, которые неклассическая философия берёт на своё вооружение, чтобы заявить о своём предмете исследования. Но надежды на появление второго Платона в этой области безосновательны.

Субстанциализм - это учение о естественной природной сверхчувственной силе (эйдос, по Платону, ни речь, ни слово, ни телесное [Пир, 211а - b], а этическая сила), внеопытное, интуитивное знание, которое получило обоснование обращением к субстанциальности бессознательной души. Если мир существует и находится в постоянном развитии, изменении, а причину этого движения в вещественно-телесной реальности обнаружить не удаётся, то логично предположить, что существует некая всеобщая сверхчувственная сила, «самодвигатель». Силу эту  можно полагать либо естественной, либо сверхъестественной. Естественная интуитивная логика (дискуссируемая как логика тождества) всегда противилась алогичности мистики и теологии, ибо нормальное бессознательное мышление в итоге материализуется в логике. Вопрос же о существовании, а вернее о первопричине существования, который не одно тысячелетие обсуждается философами и теологами, ввиду ложности, а вернее, алогичности самой постановки проблемы, логически неразрешим. Каждой причине должна предшествовать причина и это необъяснимый бесконечный ряд. Альтернативная постановка вопроса – должна существовать естественная самопричина.

Только тождество противоположностей логично и последовательно объясняет единство мира. В субстанциализме мир слитен, каждая его часть содержит в себе свою противоположность и, как момент, является целым, охватывающим всю реальность. Если этого нет, то нет и источника единства. Просто полярностей достаточно и в эмпирии, но они не тождественны. Нетождественные части мира логически не объясняют его целостность, единство, в последовательной логике они просто не существуют друг для друга (А ≠ В). С другой стороны, если одна часть не существует для другой, то сама для себя она есть абсолют. Тождество противоположностей это источник самодвижения субстанции (causa sui). Вся диалектическая логика, впервые развёрнуто представленная в платоновском «Пармениде» [(http://www.literature.by/phil/journal_20.html)], есть дедукция из принципа тождества противоположностей.

В отличие от чувственной (переживаемой) интуиции интеллектуальная интуиция, если её восприятие не преломляется через фантазию, в конечном счёте рано или поздно дискурсируема. В традиционной логике каждое суждение зарождается бессознательно, интуитивно, но дискурсируется, используя законы тождества. Тезис и антитезис, лежащие в основе диалектической логики, подчиняются этим законам, а их бессознательный интуитивный синтез дискурсируется через посредство логической процедуры снятия, т.е. логический приём воспроизведения механизма интуиции (логический аналог работы интуиции), предпосылающий, что тезис в снятом виде уже содержит в себе антитезис. И наоборот, ибо следует учитывать, что процесс этот для субстанции вневременной. А, которое в себе несёт свою противоположность, т.е. В, тождественно В, которое тоже в себе есть его противоположность А. В итоге АВ = ВА.

Логически последовательным, самому себе не противоречащим является диалектический субстанциализм, в логике которого две верные противоположности (тезис и антитезис) опосредуются и обнаруживают момент тождества в бессознательном интуитивном процессе субстанции души (синтез). Диалектический субстанциализм не игнорирует эмпирические факты. Его задача интуитивно понять и объяснить, какая реальность в действительности за ними стоит (см. поиск Сократом определений вещей самих по себе), после чего это знание отбрасывается, т.е. не присутствует в теории реальности.

В период от платоновского диалектического субстанциализма до гегелевского существовало множество попыток изменить основу как субстанциализма, так и его логики - логики тождества противоположностей (это почему-то и принято называть историей развития субстанциализма) – все они оказались алогичными или (что, впрочем, то же самое) направленными на эклектический синтез эмпиризма и диалектического субстанциализма (Аристотель, неоплатоники, пантеисты, Р. Декарт, Б. Спиноза, И. Кант, И. Фихте, Ф. Шеллинг и др.). Только Гегель пришёл к выводу, что истинная диалектика, т.е. диалектика в высшем её определении, и есть, собственно, платоновская диалектика.  В философии Гегеля проблема вернулась на круги своя, но ненадолго – после его смерти началась новая волна деструкции логики неогегельянцами, неокантианцами, а затем марксистами и неомарксистами-марксологами. Завершению очередного круга препятствует нерешённость (а вернее, неполная, незаконченная решённость) основного противоречия диалектического субстанциализма: противоположность между монизмом и плюрализмом субстанций, которая тесно связана с существованием родовой и видовой диалектик и выяснением их отношений.

Из трёх возможных вариантов философии только диалектический субстанциализм представляет собой последовательную логику и, соответственно, последовательное мышление. А что мы значим без этого? Если отступить от логики или назвать мышлением нечто алогичное, то теряется смысл любого рассуждения и о данной проблеме, и вообще о любой науке, и о собственном здравомыслии в частности. Все попытки найти иное (не диалектическое и несубстанциальное) обоснование целостности мира всегда упираются в нечто иррациональное, мистику, т.е. в агностицизм. А у мистики один закон – субъективность, вытекающая из текучего и изменчивого восприятия («юмовское» сознание), т.е. беззаконие. Субъективность внутреннего опыта ничем не лучше субъективности опыта внешнего - это вариации одного и того же эмпиризма. Но и диалектический субстанциализм не случайно подвергается критике, ибо имеет трудность в объяснении совмещения монизма и плюрализма субстанций. Логика монизма (А = А, сходное познаётся сходным) требует считать единственной реальностью нашу субстанциальную душу, а эмпирическая практика постоянно подталкивает к трансдукции субстанциальных свойств души на «мир в целом». Но разрешение этого вопроса уже наметилось в плюралистическом монизме Г.В. Лейбница и решение это можно понять, если отмежеваться от его трактовок в схемах так называемого лейбницианства [92. - С. 112 – 119.].

Следует обратить внимание на то, что просто диалектика, понимаемая как предмет, как некая философия - это исторический анахронизм, воспроизведение которого в доказательствах и критике для настоящего времени мягко говоря некорректно. Со времён Сократа и Платона диалектика представляет собой строгую науку - диалектическую логику, соблюдение законов которой через интуицию и бессознательное диктует субстанция души (способ её существования и отражает диалектическая логика). Одной из главных особенностей диалектической логики, то есть логики диалектического субстанциализма, является то, что она не имеет отношения к вещественно-телесным образованиям. Изучением последних занимается материалистический сенсуализм или эмпиризм. Но это не совсем верное понимание предмета, ибо материя не сводится к чувственно воспринимаемым (посредством приборов или без них) образованиям, что известно ещё со времён древних греков, которые апеллировали и к «первоматерии», и к «интеллигибельной» материи.

Очень важный факт, на который даже в специфически диалектических исследованиях обращается недостаточное внимание, это то, что диалектическая логика уже с самого своего зарождения представлена в двух формах: в видовой и родовой. Это очень важные методологические моменты, но в настоящее время за редким исключением различий между ними не делается. С особой неприязнью к такому делению относится эмпиризм. Дело в том, что видовая диалектика описывает конкретные субстанции, конкретную материю, а сенсуалистический эмпиризм полагает, что исследование конкретной материи это его прерогатива и ставит вопрос об адекватности подхода. Исключая диалектику из методологической сферы, он и знать не желает, что области их исследования совершенно разные, нигде не пересекаются.

Время капризно, история философии делится на периоды, в которых лидирует то одно представление о мире,  то другое. Но истина одна  её открыл Платон и к ней ещё вернётся философия, а резкий крен в сторону эмпиризма в последние 150 лет – захватывает по сути очень небольшой отрезок истории. Уже сегодня ощущается актуальность философии Платона и не только в науке (отсутствие у неё эффективной методологии), но и в политике (в сфере финансово-экономической, социальной и т.д.). И в который раз уже поднимается платоновский вопрос о технократическом государстве [93].